Октябрьская революция 1917 года, столетний юбилей которой будет отмечаться в следующем году, привнесла эпохальные перемены в жизнь всех народов населявших некогда могущественную Российскую империю. Революционным изменениям подверглись не только политическая система и институты власти, но и социальная, экономическая, культурная и прочие сферы народной жизни. С самого начала новая власть взяла курс на широкую индустриализацию экономики и на отмену частной собственности, что на корню разрушало привычный тип экономических и социальных связей. Естественно, что такая ломка не могла происходить без идеологического обоснования, каковым для правящей партии большевиков стала концепция построения светлого коммунистического будущего, сначала в пределах отдельного государства, а в перспективе во всемирном масштабе.
Эта концепция предполагала, что путем широких преобразований, проводящихся в социальной и экономической жизни, отношения между людьми достигнут такой гармонии, что исчезнет необходимость в государстве, с его репрессивно-конролирующим аппаратом, а распределение материальных благ будет совершаться по принципу: от каждого – по способности, каждому – по потребности. Уверенность в реальном осуществлении этих фантастических планов, в «кремлевских мечтателей», как прозвали деятелей новой власти в русской эмигрантской среде, вселяла политико-экономическая система созданная гением Карла Маркса. Его труд «Капитал» стал библией всех коммунистических движений как XX столетия, так и для тех, что существуют сегодня.
Для осуществления столь грандиозной задачи необходимо было не только внедрить идею коммунизма в широкие массы, по большей части, неграмотного народа, но и выдержать конкуренцию с другой глобальной идеей, которая за за тысячу лет существования государства российского вошла в плоть и кровь русского народа – идеей Вышнего Града, Небесного Иерусалима. И здесь проповедники нового учения столкнулись с рядом непреодолимых трудностей. Во-первых: в окончательной перспективе коммунистическая идея была понятна лищь узкому кругу интеллектуалов, для которых светлое будущее человечество представлялось в категориях утопий Мора, Сен-Симона, Фурье, а также политэкономической теории Маркса. Во-вторых: механизм ретрансляции конкурирующей идеи продолжал свою работу, несмотря на те репрессии, которые советское правительство обрушило на Русскую Православную Церковь.
Для решения первой проблеммы советская власть провозгласила курс на ликвидацию безграмотности и всеобщее образование; в самом деле, нельзя же надеяться на то, что положения социальной философии вдруг заинтересуют человека, который и читать-то не умеет. А для того, чтобы не терять времени, наряду со всеобучем по всем городам и весям предписывалось открывать библиотеки и избы-читальни, ставшие опорными пунктами пропаганды коммунистических идей.
Предполагалось, что повышение кульурного и образовательного уровня населения приведет к тому, что интерес к религии исчезнет сам собою, будет отброшен как отжившая свое архаическая форма мировоззрения. Может быть именно поэтому открытой и широкой антерилигиозной пропаганды, вплоть до 1937 года мы практически не встречаем.
Какие меры предпрнимались для подъема уровня культуры и образования, и насколько они были эффективны можно увидеть, в частности, из материалов советской провинциальной прессы 30-ых годов, которые, как мне кажется, более адекватно отражают события того времени, чем статистичские данные, которыми козыряли на всевозможных съездах ответственные за дело всеобуча партийные работники.
Вот как, к примеру, освещалась эта тема на страницах Кизильской районной газеты «За большевистские колхозы».
Из статьи «Что рассказали парторги о партмассовой работе» опубликованной в декабре 1935 года, можно увидеть, что главным делом в воспитании нового советского человека считалось чтение советской периодики – газет, журналов, где публиковались различные постановления правительства, речи вождей, победные реляции с военных и экономических фронтов, в общем, все то, что должно было создать у гражданина положительный образ происходящих в стране перемен и дать почувстивовать сопричастность к совершающимся эпохальным событиям.
Там, где такую работу организовать удавалось, дело обстояло приблизительно так: руководители местных партийных организаций создавали особый отряд чтецов, которым вменялось в обязанность проводить читки газет на рабочем месте, по квартирам колхозников или в красном уголке. Еще одной обязанностью активистов было распространение газет и журналов среди колхозников, хотя, непонятно, для чего это делалось, ведь большинство колхозников даже в те годы были безграмотными.
Но примеров сознательного отношения к делу пропаганды нового учения было немного. Чаще всего можно было встретить такое отношение к делу:
«Я много говорить не буду, — заявляет парторг колхоза «Труженик» Мирошниченко. — Изба читальня у нас не работает, среди колхозников газет не читаем».
Еще один парторг Картавцев из колхоза «Страх буржуазии» в ответ на вопрос председателя, почему ни одному коммунисту не дали нагрузку, чтобы он читал колхозхникам газеты, жалуется: «Мы почти все малограмотны…»
Довольно часто на страницах газеты можно встретить статьи и заметки, авторы которых жалуются на плохую организацию культурно-просветительской работы, критикуют ответственных за это дело товарищей.
Так, к примеру, статья «Культурная работа зимой» за тот же 1935 года, начинается с распространенных в то время лозунгов: «Закрома полны хлебом. Жить стало легче, жить стало веселее. Песня сама льется из уст… Меняется сознание людей», а заканчивается жалобой на то, что «в Браиловском и Кацбахском сельсоветах избы читальни все время находятся на замке».
Автор другой статьи, «Кизил, как он есть», но уже за 1936 года, так же начинает с перечисления культурных достижений социалистического строя: «Бывшие церкви, пивные, здания торговцев, попов и кулаков, — пишет он, — сменились клубами, детскими яслями, школами, больницами, конторами правлений колхозов и МТС…». Это то, что видится автору в масштабах страны, и, надо думать, не без помощи центральной прессы, задававшей тон всем прочим провинциальным изданиям. Оглядываясь же на окружающую его действительность, на то, как дело обстоит в его родном селе, Кизильском, автор видит одни только недостатки, в длинном перечне которых и «единственное культурное учреждение в Кизиле – клуб, который с внешней стороны не заметен, а изнутри похож на склад для покойников. Клуб, – сетует он, — не отвечает своим требованиям, в нем бывает иногда кино (тогда еще «немое») с танцами, но присутствующих на кино-сеансах можно пересчитать по пальцам…» Дабы исправить положение, автор предлагет «из бывшей церкви оборудовать вместо склада клуб и звуковое кино…»
Следует отметить, что Кизильский храм святых Симеона Богоприимца и пророчицы Анны, был самым значительным архитектурным сооружением не только в Кизиле: из 10 с лишним храмов, существоваших в районе до 1929 года, это была единственная каменная церковь. Несмотря на это, за те 7 лет, что прошли со дня закрытия храма, новые власти не нашли ничего лучшего, как использовать его в качестве склада. Можно только пожалеть, что автор статьи не был тогда услышан, ведь сегодня мы могли бы иметь и еще один замечательный памятник архитектуры и действующую церковь. Увы, через год храм был разрушен, а из его остатков была построена школа, которая, впрочем, простояла недолго.
И это то, что касается, так сказать, матчасти: нормальных условий для ведения пропаганды и агитации, и культурно-массовой работы не было практически ни в одном из сел района.
Но, все-таки, главной проблемой советской власти было отсутствие кадров – сознательных и подготовленных активистов, которые должны были стать главным рупором пропаганды коммунистических идей среди населения. На низкую сознательность самих партийных работников жалуется автор статьи «Партпросвещение в загоне»: «Нужно понять, — пишет он, — что без овладения марксистско-ленинской теории не может быть коммуниста, это не коммунист, а анекдот…»
О каких анекдотах говорит автор статьи, становится ясно, когда читаешь критические заметки такого вот содержания: «Член партии Ершовской организации Мерошличенко, вместо того, чтобы во время религиозного праздника (пасхи) провести с женщинами массовую работу, так она организовала групповую пьянку в месте с мужем…» А вот другой случай: «При обмене партийных билетов, не был выдан партийный билет Южаковой А.Л., (п. Кацбахский). И совершенно правильно, потому, что это подтверждают ее действия. После того, как ей не был выдан партбилет, Южакова вместе с мужем организовала (видимо от радости) поминки по умершем 30 лет тому назад родственнике с религиозным обрядом, пением религиозных стихов, коленопреклонением и т.п.
Муж Южаковой бывший красный партизан. Мы спрашиваем его, за что он боролся, за религиозное убеждение или за счастливую зажиточную колхозную жизнь?»
Можно предположить, что в состоянии когнитивного диссонанса тогда пребывали не только персонажи этих критических статей, но и подавляющее большинство рядовых членов сельских парторганизаций: на собраниях и во время учебы им пытались привить коммунистические идеи, а в домашнем быту, в семье, они сами оставались верующими, или, будучи сознательными атеистами, продолжали жить в религиозной атмосфере, носителями которой оставались их близкие – жены, матери, деды. Воинствующий атеизм официальной власти, за редким исключением, не распространялся за порог сельского дома. Там, как и прежде, царил русский православный дух, проявлением которого были домашние иконы и распятия, нательные крестики и свечи, а календарный цикл обычной сельской семьи как и прежде состоял из церковных праздников, с их литургическими и фольклорными традициями.
Именно с таким явлением столкнулся автор статьи «Антирелигиозная работа забытый участок» в колхозе «Труд» Грязнушенского сельсовета. Он имел неосторожность посетить старинное казачье село Грязное в день Св. Троицы. Его возмущенному взору предстала такая картина:
«Около 40 ребят школьного возраста… высыпали на улицу с пением религиозных песен и с вениками. У домов были расставлены с водою кадки и ведра, из которых ребята обрызгивали водою прохожих и дома. Я, не поняв в чем дело, спросил отбежавшего в сторону мальчика: «Зачем вы хулиганите?» Он, посмотрев на меня удивленным взглядом, засмеялся и сказал: «Разве ты не знаешь, что это справляется Троица и, что скоро будут ходить по улицам с зеленой березкой?»
Статья завершается призывом к ответственным органам «развернуть массово-раз»яснительную и антирелигиозную работу среди колхозников». И такая работа действительно проводилась, но часто принимала комические формы: то вместо антирождетсвеннской компании горе-пропагандисты выдвигают лозунг: «Все на рождественнскую компанию», то на собрании колхозников призывают отметить дни религиозного празднка – Рождества Христова, ударным трудом.
Следует ли после этого удивляться, что неумеренный пафос и, граничащий с религиозным, экстаз отдельных строителей светлого коммунистического будущего был и не понятен, и чужд рядовым членам партии? Статьи, написанные в стиле религиозных гимнов, идеализирующие новый строй и буквально обожествляющие «вождя всех народов» Сталина, это особое явление в советской литературе того периода. Процитирую всего лишь несколько выдержек из речи делегата седьмого съезда советов А. Авдеенеко «За что я аплодировал тов. Сталину»:
«Я никогда не был счастливее, видя и испытывая великую любовь и преданность к Сталину. Я горжусь этим. Пройдут столетия, и грядущие коммунистические поколения будут нас считать самыми счастливыми людьми из всех смертных, из всех, живущих на земле во все века потому, что мы видели Сталина – гениального вождя, мудрого, смеющегося, ласкового, величественно простого…»
Появление Сталина на трибуне провоцирует эмоциональный взрыв у автора статьи. И он без стеснения делится своими самыми интимными переживаниями: «Я, — говорит он, — ощущал на расстоянии силу, обояние, величие Сталина. Мне хотелось петь, кричать, стонать, реветь от счастья и восторга».
Причину своего восторга этот новоявленный «свидетель коммунизма» объясняет следующим образом:
«Я — полноправный гражданин. Я силён, гуляю на свободе, люблю свободу. Я воспитываю в себе самые лучшие человеческие чувства: любовь, преданность, честность, самоотверженность, героизм, бескорыстие, все благодаря тебе, великий воспитатель Сталин…
Я могу полететь на луну, поехать в Арктику, сделать какое-нибудь открытие, изобрести новую машину, ибо моя творческая энергия никем не попирается — все благодаря тебе великий воспитатель Сталин.
Я не один, нас десятки тысяч призванных к жизни людей…
Наша любовь, преданность, сила, сердце, героизм, жизнь – все для тебя, Сталин…
Когда моя любимая девушка родит мне ребенка, первое слово, которому я его научу, будет — Сталин. (Продолжительные аплодисменты)»
Этот панегирик яркая иллюстрация того, как происходил апофеоз советской власти и насаждаемой ею коммунистической идеологии, как создавался культ личности Сталина. Коммунизм – становится новой религией некогда православной, а ныне коммунистической империи, которая не может мириться с каким бы то ни было инакомыслием, а значит все чуждое этой новой вере советских вождей подлежит уничтожению.
Ошибка идеолгов новой власти заключалась в том, что источником религозного сознания человека они полагали сферу социальных отношений и недостаток эмпирического и теоритического познания у древних людей. Им казалось, что с преодолением этого недостатка, в новых социальных условиях нужда в религии отпадет сама собой. Но, как мы видим, религиозное чувство глубоко онтологично и не подлежит уничтожению, а только переформатированию, что и произошло в случае с коммунистической идеей.
Со всей очевидностью факт неуничтожимости религиозного сознания встал перед советской властью после проведения всесоюзной переписи 1937 г., результаты которой были объявлены вредительскими, а проводившие ее ответственные работники были арестованы и репрессированы. Как известно, более половины опрошенных, 56,7 %, тогда назвали себя верующими. И это несмотря на многолетние усилия советской власти по борьбе с религией.
Эта перепись стала переломным моментом в отношении советского государства к религии и, конечно, к Русской Правослаывной Церкви, на которую обрушилась основная тяжесть репрессий. В эти годы наряду с физическим устранением церковного священноначалия и активных прихожан, власти усиливают и антирелигиозную пропаганду.
В частности, в уже упомянутой нами газете «За большевистские колхозы» кроме призывов к борьбе с религией, стали появляться и статьи с критикой религиозного мировоззрения в целом и православно-христианского учения в частности. Основные контексты критки – социально-экономический и культурно-исторический.
Так, автор статьи «Религия – тормоз социализма» за 1937 г. выдвигает ряд тезисов, которые, по его мнению, должны убедить верующего поменять христианское мировоззрение на марксистско-ленинскую теорию. Тезисы следующие:
«Религия является одним из пережитков капитализма в сознании людей. Она – пережиток потому, что… строительство социализма выкорчёвывает корни религии и ведет ее к исчезновению…»
Каков аргумент: мы против вас не потому, что вы плохие, а вы плохие, потому, что мы против вас. Следующий тезис вообще высосан из пальца.
«Она (религия) вредна социализму, ибо благословляет только частнособственнический труд: «каждый за себя, а бог за всех»».
О первых христианских общинах, о широкой христианской благотворительности, об отсутствии частной собственности в монастырях, автор, кажется, не слыхал. На самом деле автор знаком с евангельскими принципами и даже цитирует некоторые из них, правда, выдавая их за положение коммунистической доктрины:
«Если наш лозунг — «кто не работает, тот не ест», то лозунг религии обратный — «не заботьтесь о завтрашнем дне, живите, как птицы небесные»».
Как известно, и первая и вторая цитата взяты из Евангелия. Но в борьбе с классовым врагом все средства хороши и автор продолжает выдвигать обвинения:
«Религия является врагом науки, врагом знаний. Она признает только веру и отрицает научное познание…»
Можно было бы не цитировать столь вопиющую ложь, если бы не устойчивость этого тренда в сознании многих наших современников, в том числе из числа представителей научного сообщества. Ну а следующий тезис вполне возможно вдохновил классика русской литературы М. Булгакова на написание одного из известнейших его романов – «Мастер и Маргарита». Так и слышится самоуверенная речь Берлиоза на Патриарших, когда читаешь:
«Религиозный праздник рождества, как и вся религия, выдуманы попами и богатыми для околпачивания трудящихся. Вся наука и история человечества ничего не знают о существовании какого-то христа, а наоборот доказывают фактами, что такого человека не существовало и существовать не могло, а стало быть он и не воскресал».
Очевидно, что вся эта, с позволения сказать, аргументация не выдерживает самой непритязательной критики. Но откуда же было ей взяться в тоталитарном государстве? Любые контраргументы воспринимались властью как покушение на основы социалистического строя и карались в соответствии с 58 статьей Уголовного кодекса – измена Родине.
Понимая, что одной только критики религии недостаточно, — надо же дать и положительное направление! — агитатор советского строя убеждает верующих в том, что цель коммунизма та же, что и у христианства, только место и методы осуществления этой цели разные:
«Мы своими руками строим и построим свой рай, но только не на небе, а на земле».
О том, что путь в этот «рай» будет созидаться – и уже созидается! – на костях самих строителей, автор умалчивает. Скорее всего, он боится признаться в этом даже самому себе, ибо слышит и видит, как время от времени приезжает черный воронок к его соседям, как исчезают один за другим его сотрудники, как все громче звучат гимны в честь «вождя всех времен и народов» тов. Сталина.
Подводя итог вышесказанному мы приходим к выводу, что Русская Православная Церковь с ее учением о братстве построенном не на крови, а на заповеди «Возлюби ближнего своего», стала камнем преткновения для новой власти. Хотя вольерьянское «раздавить гадину» и ласкало слух идеологов коммунизма, на буквальное исполнение этого повеления из преисподней большевики решились не сразу. Мешало и традиционно религиозное большинство, и международное окружение, которое зорко следило за каждым шагом советских реформаторов и от мнения которого зависела экономическая и политическая поддержка нового режима. И только после провала антирелигиозной компании первой половины 30-х гг. советское правительство решилось на открытое гонение против Церкви, итогом которого должна была стать победа коммунистической идеи сначала в СССР, а потом и во всем мире. Только такое всенародное бедствие, как Великая Отечественная война, жертвами которой были и коммунисты и верующие, остановило тот маховик репрессий, который к началу 40-х годов превратил в лагерную пыль сотни тысяч верующих людей.
Наш долг, государственной власти и Церкви, помнить об этих черных страницах нашей истории, для того, чтобы никогда более в нашей стране оснополагающее право человека – право на свободу совести, — не становилось предметом политических спекуляций, а тем более, причиной для гонений и репрессий.
Доклад прочитан на исторической секции Рождественских чтений, проходивших в Челябинске в декабре 2016 г.