Предисловие
Мое знакомство с церковной жизнью Михайловки состоялось, и я стал изредка посещать Караганду, чтобы вновь окунуться в благодатную атмосферу православного богослужения, без которого я больше не представлял своей жизни.
Келейная молитва и духовное чтение помогали мне сохранять внутреннюю связь с церковью в промежутках между посещениями храма. При этом я постоянно находился в каком-то приподнятом состоянии духа, похожем на состояние полета. Тогда я еще не знал, что этот период восторженной веры проходит всякий новоначальный христианин. Но рано или поздно он заканчивается, и начинается время испытаний.
Тогда же мне казалось, что этот праздник будет длиться вечно. И это была не единственная моя ошибка. Еще я думал, что уж если мне удалось среди множества религий и сект найти истинную Веру, то ничего плохого со мной случиться уже не может. Оказалось, что это не так.
На пути к Богу неопытного путника подстерегает множество опасностей, о которых он может узнать только от тех, кто уже прошел хотя бы часть этого пути. У меня такого человека не было. Поэтому с этой стороной церковной жизни мне пришлось знакомиться самостоятельно. Поначалу это были встречи с одержимыми. Встречи эти были настолько неожиданными и неприятными, что я просто старался их не замечать. Я думал, что это всего лишь досадное недоразумение, своего рода – тень, не имеющая отношения к телу.
Но по мере того, как этих встреч становилось больше, я стал понимать, что то, что я считал тенью, на самом деле является тьмой. И в глубине этой тьмы обитает бесчисленное множество чудовищ, готовых накинуться на тебя, как только ты забудешь об их существовании.
Мое незнакомство с темной стороной духовной жизни, как и мой детский атеизм, оба – родом из СССР. Там, где вера в Бога воспринималась как аномалия и пережитки прошлого, вера в нечистую силу была не более чем фольклором. Воспитанные в атеистической традиции люди сплошь и рядом поминали нечистую силу, чертыхаясь по поводу и без повода.
Дети в школах зубрили скороговорку «Четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка». Преподаватели желали студентам «ни пуха, ни пера», а те дружно и весело посылали их «к чёрту». Герой артиста Миронова из «Бриллиантовой руки» смешно коверкал распространённое ругательство: «Шьёрт побьери!» А героев спорта из известной советской песни положено было хвалить: «Молодцы, черти!»
Взрослые и дети в пионерских лагерях наряжались в чертей (почему не русалок и морских коньков?) в день Нептуна. В мультфильмах и фильмах черти изображались эдакими весёлыми проказниками с симпатичными пятачками, рожками и копытами. В сатирических журналах черти варили в котлах разных «грешников» советской системы: взяточников, прогульщиков, тунеядцев. Их фигурки, вырезанные из прозрачных медицинских катетеров, болтались на лобовом стекле каждого городского автобуса.
Вообще, в контексте безбожной советской культуры чёрт был фигурой вымышленной, мифической. Бояться его могли только отсталые старушки, пугавшие им своих маленьких неразумных внучат. Но внучата скоро вырастали, и смеялись над этими «старушечьими баснями».
Ничем не отличаясь от сверстников, я тоже смеялся над верой в чертей и чертыхался при каждом удобном случае. Хотя в детстве и юности со мной происходило такое, что, казалось бы, должно было заставить меня задуматься над реальным существованием нечистой силы. Но общая материалистическая атмосфера не оставляла для этого ни единого шанса.
Первые опыты
Первая моя встреча с силами тьмы произошла в раннем детстве. (Я вообще многое помню из первых лет моей жизни. Воспоминания эти хотя и обрывочны, но очень яркие. И самые яркие из них те, что связаны с болью и страхом). Тогда наша семья жила в однокомнатной квартире на третьем этаже новенькой пятиэтажной панельки. Мне было года два-три, и я по ночам забирался в постель к родителям, «чтобы ножки погреть». В одну из таких ночей, пристраиваясь между мамой и отцом, я вдруг увидел большую черную тень на стене над кроватью, которая медленно, но неумолимо росла, заполняя собой все пространство стены.
Я похолодел от страха и истошно закричал. Отец и мама проснулись и стали меня успокаивать, а я орал как резаный и тыкал пальцем в стену, где чернела зловещая тень. Но они ничего не видели и поэтому не могли понять причину моего испуга. Объяснить в чем дело я не мог, так как в моем малышовском лексиконе слов для этого еще не хватало.
Не помню, как, но родителям наконец удалось меня успокоить. Конечно, этот мой испуг вполне можно отнести к области детских страхов, которые испытывает каждый ребенок. Я много чего боялся: темноты, серенького волчка, бабайки и прочих детских страшилок. Но никогда при этом я не испытывал такого леденящего ужаса, как в ту памятную для меня ночь.
Когда я подрос и мне было лет десять, я стал ощущать присутствие нечистой силы особым образом. Происходило это только во снах, которые были ни на что не похожи. Эти сны не имели обычного сюжета и в них я ни с кем не общался. Мне снилось некое безвоздушное пространство, в котором нет ни верха, ни низа и вообще никаких ориентиров. Оно было похоже не черную мглу, в которой нет ни одного лучика света.
Я плавал в этой мгле, как в невесомости, а вокруг меня в полной тишине сновали некие бесформенные и безликие существа, которые были страшны именно своей бесформенностью и безликостью. Перемещаясь то вверх, то вниз, существа эти то увеличивались, то уменьшались в размерах. И эта трансформация почему-то производила на меня самое тягостное впечатление, похожее на сильную тошноту.
Обычно я тут же просыпался, но тошнота и тяжесть от этого не проходили, а становились еще нестерпимее, превращаясь в чувство полной безнадежности. Однажды я заснул рядом с радиолой, с помощью которой ловил по ночам «вражеские голоса». И когда я очнулся от очередного жуткого сна, голос диктора, вещавшего что-то о погоде, показался мне таким мрачным, будто говорил не о температуре воздуха, а произносил мне смертный приговор.
Факт повторяемости кошмаров, а особенно связанных с ними мучительных душевных состояний был до того неприятен, что я вынужден был поделиться этим с моей мамой. К моему удивлению мама меня не только поняла, но призналась, что и с ней случается нечто подобное, что меня отчасти успокоило. К счастью, происходило такое нечасто, а в юношеском возрасте совершенно прекратилось. Но на смену этим кошмарам пришли другие.
Это тоже были сны, но в противоположность моим детским кошмарам, все в них выглядело настолько реально, что невозможно было понять, спишь ты или бодрствуешь. Чаще всего случалось это прямо среди бела дня, когда я ложился ненадолго отдохнуть у себя дома.
Закрыв глаза и пытаясь заснуть, в какой-то момент я обнаруживал, что не сплю, а лежу на том же самом месте с открытыми глазами. При этом я вижу свою собственную квартиру со всей её обстановкой, но как-то размыто, как сквозь телевизионные помехи. Никаких чувств я при этом не испытывал, кроме любопытства: как это можно — спать и одновременно видеть место, где спишь? Иногда в этих снах я даже пытался встать, чтобы пройтись по комнате или выглянуть в окно. И это у меня получалось: я действительно ходил, но медленно, словно сквозь толщу воды, с трудом преодолевая её сопротивление.
Сознание в этот момент работало так же, как и в реальности: я вполне контролировал себя, свои желания и движения, почему некоторое время и пребывал в заблуждении относительно нереальности происходящего. Когда же наконец я понимал, что это именно сон, и делал усилие скинуть с себя этот тягучий морок, я обнаруживал себя буквально связанным по ногам и рукам какой-то неведомой силой. Не будучи в состоянии пошевелиться и даже вздохнуть от навалившейся на меня тяжести, я начинал паниковать.
В какой-то момент неведомая сила резко подбрасывала меня вверх, и я как безвольное бревно начинал кружиться по комнате, совершая немыслимые пируэты. Обычно в этот момент я просыпался в холодном поту, с ощущением давившей на меня во сне тяжести. Но скоро она проходила, и я старался как можно скорее забыть посетивший меня кошмар.
В пору моих духовных поисков, когда я взял себе за правило ежедневное чтение молитвы Господней, был еще один случай, который приоткрыл мне существование тёмных начал этого мира. После армии пару лет я учился в так называемой вечерней школе: училище я закончил «со справкой», так как вместо того, чтобы познавать основы профессии слесаря КИПиА и получать среднее образование, я охотнее посещал репетиции ресторанного ансамбля. Особого желания закончить «десятилетку» у меня не было, но родные смогли уговорить меня, а теща, благодаря знакомствам, даже помогла начать учебу на пару месяцев позже. Так получилось, что в возрасте 25 лет я вновь сел за школьную парту в обществе таких же, как и я «разгильдяев и тунеядцев».
Среди моих одноклассниц была одна девушка казашка, которая сидела на последней парте первого ряда. Девушка была худенькая, стройная, с южным разрезом глаз. её было не видно и неслышно: она не отвечала на уроках и ни с кем не общалась на переменах. Придя в класс, я тоже выбрал себе место в первом ряду, где-то посередине.
Классное помещение было довольно широким, так как располагалось в старинном, еще сталинской постройки, здании. Парты в классе были расставлены в три ряда. При этом между первым рядом и внешней стеной с окнами оставался небольшой проход. По этому проходу, прямо мимо меня, и ходила моя одноклассница-казашка, когда хотела сесть за свою парту или выйти из класса.
Однажды во время урока девушке стало нехорошо, и она попросила разрешения выйти. Когда девушка оказалась рядом с моей партой, она отпрянула от меня в сторону окна, и ударившись об стену, стала медленно сползать на пол. Глаза её были выпучены, тело дергалось в конвульсиях, а изо рта текла пена. «Эпилепсия», — подумал я и машинально схватил её за ногу, пытаясь не дать ей травмировать себя.
Эффект был поразительный: приступ тут же прекратился, девушка встала на ноги и — почему-то — с поднятой к верху рукой выбежала из класса. Девушки, сидевшие на втором ряду, недовольно шипели, учитель был напуган и некоторое время молчал. Со мной же начинали происходить неприятные вещи: у меня кололо сердце, по телу расползалась какая-то слабость, разум мутнел, и я становился совершенно неспособным к учебе. Спасла меня молитва Господня – единственная, известная мне на тот момент. Я начал читать её про себя и скоро болезненные признаки прошли.
Девушка вернулась в класс на следующем уроке. Приступы эти случались с ней еще несколько раз и всякий раз она почему-то падала, как только оказывалась рядом со мной и всё повторялось вновь. Думаю, происходило это потому, что на тот момент я был единственным человеком в классе, который носил на себе крест и знал «Отче наш». Мои одноклассники — как и учителя — были далеки от веры, что было видно по их поведению и речи, наполненной бранными и матерными словами. Поэтому тёмные силы, терзавшие бедную девушку, реагировали только на меня, хотя и грешного, но все же уже носившего имя христианина.
Однако мои знания духовного мира были столь скудны, что я объяснял эти припадки с чисто медицинской точки зрения. Истинная природы этих явлений открылась для меня только в Михайловской церкви, когда я делал первые шаги на пути церковной жизни.
Одержимая
Знакомство с церковной жизнью общины Преподобного Севастиана Карагандинского позволило мне приобщиться к духовному опыту предыдущих поколений православных христиан. Надо ли говорить, что моих слабых сил едва хватало, чтобы усвоить хотя бы малую толику этого опыта. Но понимание того, что ты наконец нашёл вход в чудесную страну, богатство и красота которой ни с чем не сравнимы, вдохновляло новоявленного пилигрима, и я смело шёл по открывшемуся передо мной пути. Благо для этого у меня было все необходимое: и Св. Писание, и труды святых отцов Церкви. А самое главное — живая церковная жизнь, непрерывном потоком текущая от самого её начала, от времен Христа и Его Апостолов.
Поэтому я внимательно присматривался и прислушивался ко всему, что происходило вокруг меня, сравнивая свой личный опыт с тем, что мне стало известно из книг и из живого общения с церковными людьми. Анализируя прочитанное, я стал понимать, что духовная жизнь истинного христианина совсем не похожа на всё то, что понимается под этими словами в других религиях и христианских сектах. И самое главное отличие Православия от любой другой духовной традиции это ясное понимание духовной жизни, как непрестанной борьбы с врагом. При этом борьба эта ведётся не между верой и неверием, как у протестантов, но «внутри» самой веры. Это борьба за право оставаться или — становиться христианином. Совершается она как на духовном, так и на физическом, материальном уровне и заканчивается только с концом нашего земного пути.
Борьба эта имеет свои законы, и чтобы противостоять врагу христианин должен быть вооружён и быть опытным в искусстве духовной брани. При этом итог этой брани отнюдь не предрешён, и может закончиться — а чаще всего и заканчивается — победой неприятеля. Это еще не означает окончательного поражения: покуда человек жив, всегда есть надежда на победу. Главное — не забывать, что враг не дремлет и не опускать руки.
К сожалению, враг силён и коварен, и за две тысячи лет изобрёл множество способов вредить христианам. Наглядным примером этого являются одержимые, или — бесноватые. По каким-то причинам враг овладевает их душевными и телесными силами, и они порой совершают разные немыслимые, с точки зрения нормального человека, поступки. С такими людьми я и повстречался в Михайловке, и не где-нибудь, а прямо на богослужении.
Ещё во время литургии я слышал изредка раздававшиеся в храме стоны и крики. Они очень мешали молитве, и я то и дело оглядывался по сторонам, пытаясь установить их источник. Но видя, что кроме меня никто не обращает внимание на «бесчинные вопли», я тоже перестал реагировать на них.
Когда литургия закончилась, в очереди к кресту я заметил необычную женщину, которую поддерживали под руки двое мужчин. Довольно высокая и худая, среднего возраста, одетая как все прихожанки, женщина по мере движения пошатывалась из стороны в сторону и то и дело запрокидывала голову вверх. Видно было, что передвигается она с некоторым усилием, будто связанная по рукам и ногам веревками.
Сначала мне показалось, что это просто больной человек. Но по мере приближения к солее, где стоял священник с крестом, женщина стала раскачиваться всё сильнее, и издавать звуки похожие на мычание. Когда же с помощью спутников она подошла к священнику, то затряслась всем телом, низко наклонила голову, и подобно раненному зверю, издала душераздирающей вопль. Реакция священника — а вернее, её отсутствие — удивила меня: он не отпрянул в сторону, не изменился в лице, вообще — не выказал ни малейшего удивления, а только молча возложил распятие на голову несчастной.
У меня же от виденного всё похолодело внутри, и я едва сдержался, чтобы не выбежать из храма. Не сделал я этого лишь потому, что постеснялся стоявших рядом людей, которые будто не замечали происходящего. Как ни в чём не бывало, они продолжали подходить к солее и целовать крест в руках священника, умудряясь при этом ещё и улыбаться друг другу. Когда начался молебен, и священник стал возлагать Евангелие на головы молящихся, одержимая вновь отреагировала на приближение к святыне неистовым криком.
Так я впервые познакомился с явлением, о котором до сих пор только читал в книгах — одержимость. При этом обстановка, в которой нечистая сила проявила себя, была чужда всякой театральщины и показушности, сопровождающих обычно так называемые «отчитки». Даже сама бесноватая вела себя вполне прилично, по крайне мере до тех пор, пока не приближалась к какой-либо святыне. И хотя это причиняло несчастной невыразимое страдание, она вновь и вновь делала это, надеясь, по-видимому, получить избавление от мучившего её демона.
Это был самый яркий пример одержимости, когда духи злобы имеют власть над телом и чувствами человека. Но намного страшнее, когда зло овладевает разумом человека и его речевой способностью. Тогда становится трудно понять, кто перед тобой: человек или овладевший им демон. Но об этом чуть позже.
К сожалению, бесноватая женщина была не единственной в Михайловской церкви, кто испытывал на себе действие нечистой силы. Силы зла поражали и почтенных стариц, и молодых девушек, и маленьких детей и даже (!) священнослужителей. Проявлялось это не только в виде беснования, но и в случаях так называемой порчи.
Техника безопасности
В отличие от одержимости, о порче и порченных я ничего не знал. Разве что слышал расхожее выражение о сглазе, которое употребляли все подряд: учителя подтрунивали над «скатившимися» учениками, спрашивая, не сглазил ли их кто; бабушки у подъезда, увидев на руках у молодой мамаши новорождённого сыночка, с умилением ворковали: «Тьфу на тебя, чтоб не сглазили!»; перед совершением какого-либо важного дела – да хоть перед запуском космической ракеты! – советскому человеку полагалось или сплюнуть через левое плечо, или трижды постучать по деревянному столу, опять же – «чтобы не сглазить».
В годы детства и юности сглаз и порчу я воспринимал, как и любое старушечье суеверие: они для меня ничем не отличались от страха перед черной кошкой и рассыпанной солью. Моё отношение к этим вещам не изменилось даже тогда, когда вера в духовный мир стала частью моего мировоззрения. Вера в порчу и христианство казались мне несовместимыми, так же как вымысел и реальность. И только когда я встретил пострадавших от неё людей, понял, что это за расхожим суеверием скрывается таинственная злая сила, способная принести реальный вред человеку.
О том, что порча действительно существует и её следует опасаться мне рассказала моя наставница по клиросному пению, жившая в молодости у известных карагандинских стариц, тайных монахинь. От неё я впервые услышал, что в церковь люди приходят не только с добрыми намерениями. Есть и те, кого влекут сюда силы зла, желающие отравить этот благодатный источник духовной жизни. Это – служители древнего зла: маги и ворожеи.
Узнать их в церкви не просто, так как они ни в чём не отличаются от обычных прихожан. Только опытный в церковной жизни человек заподозрит неладное, когда, например, заметит человека, повернувшегося спиной к иконостасу во время пения молитвы «Отче наш». О том, что колдун зашел в церковь, догадывались, когда у священника прямо во время литургии начинала течь кровь из носа, из-за чего богослужение приходилось приостанавливать.
Но это было ещё не самое страшное, на что были способны эти служители зла. Они приходили в церковь, чтобы с помощью своего колдовского искусства навести на кого-нибудь порчу. И если у них это получалось, то от встречи с ними взрослые начинали болеть, а дети могли повредиться рассудком. Средством, при помощи которого наводилась порча, могла быть любая вещь, которую человек принимал из рук колдуна: платок, кондитерское изделие, какой-нибудь инструмент, например – отвёртка. При этом злая сила оказывала вред только в том случае, если человек, не соблюдал известные каждому прихожанину правила безопасности.
Так, однажды, некая ворожея подошла в церкви к одной их духовных дочерей о. Севастиана, тайной монахине, и предложила принять от неё «подарочек» – отвертку. «Возьми, пригодится», — со смиренным видом пролепетала старушка. Монахиня перекрестилась и произнесла в ответ обычное: «Спаси тебя Господи». Ворожея что-то злобно прошипела, сунула «подарочек» за пазуху и быстро ретировалась. Крестного знамения и самой простой молитвы оказалось достаточно, чтобы посрамить замыслы врага и обратить его в бегство.
Но, к сожалению, не все были знакомы с этой техникой духовной безопасности, и тогда происходили самые трагические истории. Об одной из таких историй я узнал, когда в очередной раз приехал в Михайловку. Я уже служил чтецом в городском храме под руководством моей наставницей, проведшей молодые годы среди Михайловских стариц. Она и привела меня в дом одного заштатного священника, который по болезни уже не служил, но жил неподалёку от Михайловской церкви. Вместе с ним жила его дочь, девица лет восемнадцати-двадцати.
Священник был так немощен, что даже не встал с кровати, когда мы вошли в дом. На встречу нам вышла его дочь, с которой мы общались через странную комнатную дверь, больше напоминавшую калитку. Вида она была самого неопрятного: волосы коротко пострижены и всклокочены, рубашка с короткими рукавами давно не стирана, кожа на руках почти земляного цвета. Печать легкого безумия отображалась на её лице, когда она смотрела на нас своим удивленно-испуганным взглядом.
Моя наставница поздоровалась с девушкой и представила меня ей. Священник, лежавший на кровати в подряснике за той же перегородкой, кажется нас даже не заметил. Девушка не ответила на приветствие, а только продолжала рассматривать нас, положив руки на дверь-калитку. Видя мою растерянность и недоумение, моя спутница вкратце рассказала мне о причинах постигшего эту семью несчастья.
Оказывается, девушка имела несчастье встретиться с ворожеей и взять у неё конфетку. Ничего не подозревая, девушка съела её и после этого помрачилась рассудком. Так обычное с виду кондитерское изделие в руках колдуньи стало оружием порчи, нанесшим страшный вред психическому здоровью дочери священника. Девушка, услышав рассказ моей спутницы, неожиданно оживилась и вполне осознанно подтвердила все сказанное, мол, именно так все и было.
Несмотря на то, что я доверял своей наставнице, имевший многолетний опыт церковной жизни, я еще долго сомневался в истинности этой истории. Мне казалось, что с христианином, да еще и в церкви такого произойти никак не может. Иначе, какой смысл соблюдать все церковные предписания, если они не помогают защитить себя и своих близких от козней врага. Но по мере того, как мне становились известны всё новые случаи порчи, я вынужден был признать существование этой тёмной стороны духовной жизни.
Это не значит, что я стал подозрительным и замкнутым. Я по-прежнему старался относиться к людям приветливо и был открыт к общению, несмотря на свое новое знание. Конечно, очень помогли мне и наставления моей духовной сестры, из которых я понял, что в любых обстоятельствах нужно не забывать о таких средствах, как крестное знамение и молитва. Они – главное оружие христианина в борьбе с врагами видимыми и невидимыми.
Но все же самое страшное – и самое важное – открытие при знакомстве с тёмными началами ждало меня впереди. Оно показало мне, что борьба со злом совершается в душе каждого христианина. И очень часто зло в этой борьбе принимает вид добра и заметить его бывает очень непросто.
Главная битва
Если ты стал христианином, то никак не сможешь прожить без Причастия. Даже если ты будешь знать всю Библию наизусть и совершать ежедневные молитвенные правила у себя дома, но не будешь участвовать в Божественной Литургии, ты останешься чужд Христа и Его благодатной силы. Чтобы понять эту простую истину, мне пришлось пройти через искушение протестантизмом, в котором чтение Библии занимает самое главное место.
Мне повезло, и за все время моего блуждания по протестантским общинам я ни разу не участвовал в их обряде хлебопреломления, в котором хлеб и вино являются всего лишь воспоминанием Христовых Страстей. Думаю, что меня на него просто не приглашали, так как не были уверены в моей «ортодоксальности». И это было действительно так: протестантские собрания для меня были чем-то вроде литературного кружка, в котором собираются любители одной единственной Книги – Библии. Мне же была нужна Церковь, которую я надеялся найти у протестантов, но не нашёл.
И только присутствуя на Литургии в Богородице-Рождественском храме Караганды я вдруг ощутил эту внутреннюю связь между словами Христа, произнесенными Им на Тайной Вечери, и тем, что в этот момент совершалось в церкви. Произошло это где-то в середине богослужения, когда хор возвышенно и протяжно пропел «Осанна в вышних» и благоговейная атмосфера достигла своего пика. И когда в образовавшейся на миг тишине в священных глубинах алтаря раздался голос священника: «Приимите, ядите…», хор ответил: «Аминь», а люди опустились на колени, склонив головы до земли, я понял, что только так и должно веровать, так и должно чтить Христа, как это делают православные.
Именно тогда я почувствовал горячее желание причаститься, и сделать это я хотел именно здесь, в Михайловской церкви. Из книг я узнал, как подготовиться в Таинству. Попостившись неделю и прочитав положенное правило, я вновь отправился в Караганду. Приехав на вечернее богослужение (без этого нельзя было и думать о Причастии!), я купил свечи и, в ожидании начала службы, занял место в церкви. Народу как всегда было много, но по причине теплой погоды – на дворе стояла поздняя весна – двери и форточки в церкви были открыты и через них в храм проникали косые лучи яркого казахстанского солнца. Настроение у меня было самое возвышенное: я уже предвкушал, как завтра вместе со всеми снова буду молиться на Литургии, а потом подойду к Чаше Причастия.
Когда служба началась, у меня вдруг возникло непреодолимое желание поставить свечу у иконы Воскресения Христова. В это время народ в церкви отходил от стен, чтобы образовать проход для священника, совершавшего полное каждение храма. Еще не знакомый с правилами поведения на богослужении, я вышел из толпы и, пройдя перед самым носом священника, поставил свечу на подсвечник. Батюшка от неожиданности остановился и сердито посмотрел на молодого выскочку. Я же как ни в чем не бывало вернулся на свое место, не подозревая, что своим неуместным рвением нарушил церковное благочиние.
Мое своеволие было тут же наказано: священник подошел к подсвечнику и резко выдернув свечу из гнезда бросил ее в ящик для огарков. Что я почувствовал в этот момент, сложно описать. Волна возмущения буквально захлестнула меня, и я еле сдержался, чтобы не выйти из храма. Но помня, что цель моя причаститься Св. Таин, я сдержался и попытался сосредоточиться на молитве. Но несмотря на все старания у меня ничего не получалось!
Я все время мысленно возвращался к этой ситуации, и пытался даже представить, чтобы такого я мог сделать или сказать, чтобы доказать священнику, что он поступил нехорошо. В какой-то момент мне даже начало казаться, что я ловлю презрительные взгляды от людей, бывших свидетелями этой неприятной для меня сцены. Понятно, что ни о какой молитве уже и речи быть не могло, и я провел мучительные пару часов в церкви только для того, чтобы попасть на исповедь – еще одно непременное условие для участия в Таинстве Евхаристии.
К моему глубочайшему огорчению на исповедь вышел тот же самый священник, что выбросил мою свечу. Мне ничего не оставалось делать, как смирить свою разбушевавшуюся гордыню и, дождавшись своей очереди, склонить голову под его епитрахиль. Но толком исповедоваться я так и не смог. И дело было даже не в моем недовольстве поступком священника, а в том, что, переживая естественные для новоначального христианина благодатные состояния, я перестал обращать внимания на свои недостатки и старые грехи. Мне казалось, что всё это уже в прошлом, и потому исповедовался я без всякого сожаления, где-то даже бравируя тем, что вот, мол, какой я БЫЛ грешник.
Священник молча выслушал мою «исповедь», а потом шокировал меня тем, что запретил причащаться в течении целых трёх месяцев. Формально – за «отпадение от Церкви», т.е. за крещение в секте неопятидесятников. Но, думаю, батюшка просто почувствовал фальшь моей первой исповеди и, запретив причащаться, дал мне время на исправление. Я же был настолько духовно глух, что воспринял эту епитимью как еще одну обиду. Мне казалось, что этот священник стоит не моем пути к Богу, в то время как через него Господь открывал мне самые потаённые уголки моей души, которые еще не были известны мне самому.
В этих тайниках души было так много грязи, что причастись я тогда на Божественной Литургии, не знаю, остался бы я в живых. Уже впоследствии я узнал о случаях неожиданной смерти, которые случались с теми, кто недостойно причащался: они падали замертво едва только отходили от Чаши. Зная, сколь велико значение и сила этого Таинства, духовные чада Преподобного Севастиана по заповеди старца приступали к причастию не более четырех-пяти раз в году (в четыре многодневных поста и в день своего Ангела) и только после серьезной подготовки. «Причастие – это вам не ложка борща», — любили вспоминать наставления Старца михайловские прихожане.
Но обо всем этом я узнал потом. А пока я отошёл от исповеди с чувством стыда, которое тяготело надо мной, до тех пор, пока я не пришел на следующую исповедь. Свое состояние отлучённого от причастия я переживал так сильно, что не дождался назначенного мне священником срока, и приехал в Михайловку через месяц. На этот раз исповедь совершал другой духовник, который был ко меня более милостивым: он позволил мне причаститься на ближайшей литургии, что я с радостью и сделал.
Конечно, это было не по правилам. И очень скоро я пожалел, что не исполнил данную мне епитимью. Произошло это сразу после причастия. Выходя из храма, я увидел некую старицу, сидевшую в притворе. Выглядела она как все старушки ее возраста, и я даже слегка поклонился ей. Она никак не отреагировала на моё приветствие, но глядя перед собой вдруг тихо, но достаточно внятно произнесла в мой адрес скверное ругательство: «Ходите тут … , а сами … »
Эти слова бесноватой — нормальный человек в храме материться не станет — меня как кипятком ошпарили. Но не потому, что я услышал бранную речь в святом месте, а потому что увидел в них свой старый грех, который я забыл исповедать. Сначала я просто испугался: не каждый день встречаешься лицом к лицу с силами зла. Но потом страх сменился чувством стыда. Стыда за свою обиду на священника, давшего мне епитимью, за то, что считал себя достойным приступать к великому Таинству не осознав, что такое истинное покаяние, за то, что в своей гордыне дошел до того, что Господь вынужден был меня привести в чувство посредством нечистой силы.
Так за сравнительно короткий срок я узнал о реальном существовании тёмных начал мира сего. Казалось, что им не может быть места в церковной жизни, которая вся наполнена светом божественной любви и истины. Но встреча с бесноватыми, порченными, и, самое главное, с мраком в собственной душе, дала мне понять, что зло вездесуще. Этот всадник ада проникает в Церковь оседлав наши грехи и страсти. Победить его в открытой борьбе невозможно: за две тысячи лет враг изобрел тысячи способов губить человеческие души. Но есть способ не дать ему войти в Церковь – лишить этого всадника его коней.
Урок, который я вынес из всей этой истории, заключался в ясном понимании того, что борьба с тёмными началами, это в первую очередь борьба с грехом, живущем в твоем собственном сердце. Таинства и обряды сами по себе не помогут тебе приблизиться к Богу и не защитят от козней врага, если ты не очистишь эти авгиевы конюшни. И как свидетельствует опыт святых отцов, порой на это уходит целая жизнь.