«Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие!» (Пс.41:3), — этими словами святой царь Давид в древности выразил общее для каждого человека желание встречи с Богом. Он желал этой встречи, искал ее больше, чем всех земных сокровищ, которых он и без того имел великое множество. Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня (Пс.50:12), — вот, чего искала в этой встрече, чего искренне жаждала его душа. И в этом он был разительно не похож на современных ему правителей других народов, исповедовавших иную религию. Их стремление к богообщению, которого не лишен ни один человек на земле, было продиктовано совершенно иными интересами. Их боги давали им силу и власть, роскошь и богатство, покровительствовали их порокам и злодеяниям. Их боги были доступны во всякое время и послушно исполняли любую прихоть своих поклонников. Для получения просимого, язычнику достаточно было предстать перед статуей божества — идолом, принести назначенную жертву, и попросить жреца произнести соответствующее заклинание. Все было просто и понятно, вполне по земному. Не надо было напрягать ум и чувства, а самое главное, — совесть.
Не так строили свои отношения с Богом праведники Израиля Ветхого. Внешне, богослужение израильтян было схоже с религиозными ритуалами язычников: тот же храм, те же жрецы и жертвы, разве что более частые и обильные. Конечно, даже в чине богослужения иудеи сильно отличались от прочих народов: у них был только один Храм и существовал запрет на любое изображение Божества. Но, не ведавшие этого язычники, мыслившие своих богов по собственному образу и подобию, думали, что и евреи имеют изображение своего Бога, но только прячут его от посторонних глаз где-то в глубине своего святилища. Но более, чем различием в ритуальной практике, иудеи отличались от других народов законами, регламентирующими человеческие взаимоотношения. И это то, что делало народ Израиля действительно святым, светом для всех сидящих во тьме и сени смертной язычества.
Этот свет воссиял Израилю на самой заре его истории: тогда с высоты Синая люди впервые услышали Божий призыв к святости, к нравственной чистоте. Нравственная составляющая десяти заповедей Моисея была даже более важной догмой, чем все постановления о богослужебных принадлежностях и ритуалах. Все жертвоприношения израильтян должны были напоминать им об одном: человек – грешен, а Бог – Свят. Жертва – знак того, что человек, погрузившийся через грехопадение в духовный мрак, желает прощения и освящения. Но жертва не уничтожала грех, она всего лишь обличала его. Для того, чтобы действительно быть помилованным, грешник должен иметь дух сокрушен, сердце смиренно (Пс.50), должен научится делать добро, искать правды, спасать угнетенного, защищать сироту, вступаться за вдову (Ис.1,17).
Одного чувства вины, которое приводит кающегося грешника к алтарю, недостаточно, необходима перемена жизни, перестройка своей души, перемена сердечного настроения в сторону добра. А такая перемена уже не могла совершиться кровью козлов и тельцов, нужна была более совершенная, духовная жертва.
Все ветхозаветные праведники мечтали о том дне, когда Господь посетит Свой народ, чтобы обновить дух человека, укрепить его нравственные силы в добре и святости. Один из них, святой праведный старец Симеон, в ожидании этого дня прожил очень долгую жизнь: Ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня (Лук.2:26). И когда этот день настал, он был приведен тем же Духом в Храм, где и совершилось предсказание: увидев Христа Младенца на руках Девы Марии, он взял Его на руки, благословил Бога и сказал: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое…» (Лук.2:28-30).
О каком спасении говорит праведный Симеон в этом своем богодухновенном слове, что явил ему Господь в миг этой священной встречи? Может быть, сей праведник радуется о скором избавлении от бремени скорбей и болезней, которыми была исполнена его старческая жизнь? Или прославляет Бога за то, что Он пришел избавить народ Свой от ига ненавистных римлян? Нет. Он благодарит Бога за явленный миру Божественный Свет – полноту освящения, подаваемое людям через веру во Христа Спасителя. Но больше всего поразило боголюбивую душу праведного Симеона то, что в лице Божественного Младенца он увидел не только Первосвященника, пришедшего освятить человечество, но и Жертву – Агнца Божия, Который берет [на Себя] грех мира (Иоан.1:29). Это откровение праведному Симеону Богоприимцу тайны нашего спасения запечатлено в православной иконографии праздника Сретения Господня: в композиции этой иконы, Богомладенец Христос, возлегающий на руках святого старца, помещается в пространстве находящемся над ветхозаветным жертвенником. Разрушая наше представление о перспективе (ибо в реальности жертвенник находился далеко на втором плане), икона приближает нашему духовному взору прообразовательное значение этой встречи – встречи человека и Бога, пришедшего спасти мир не сиянием Своей славы, и не силой Своего могущества, а крестной смертью Своего Сына: дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Иоан.3:15).
Старец Симеон был священником и не раз держал на своих руках жертвенных агнцев, приносимых Богу по закону Моисееву. Он знал и их вес, и их стоимость. Он знал и то, что грехи человеческие были так тяжелы, что не смывались кровью этих кротких животных, даже если бы кто-то принес их великое множество. Но приняв на руки Христа, он вдруг на мгновение ощутил нечеловеческую тяжесть Его жертвы, ее великую цену, превосходящую все, чем грешное человечество пыталось умилостивить Всевышнего во все прошедшие до этого момента века. Его пророческому взору так ясно и убедительно открылась слава Креста Христова, Его добровольные страдания и смерть, что его немощное старческое тело содрогнулось от ужаса, и он, обратив свой взор к Его Матери, изрек: «се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, и Тебе Самой оружие пройдет душу…» (Лк.2:34-36)
И Симеон ушел, ушел из Храма, ушел из жизни, унося в своем сердце неизреченные мир и покой, ибо свершилось то, к чему он стремился всю свою жизнь – он увидел славу Христа.